Как и в прошлый раз, в начале никаких изменений не произошло. Возможно, это было связано с тем, что рука была в перчатке. Конечно, в прошлый раз это не помешало божественному оружию послать мне целую гамму чувств касательно «казни», но там и ситуация была…

Отголосок от оружия пришел внезапно, так, что я едва сумела сдержаться и не отдернуть ладонь, испытывая глупое отвращение к мечу. Харакаш был прав – это оружие, и оно создано для убийства, так что ожидать от него миролюбия и бабочек весьма странно. Оно закономерно откликается на то, для чего было создано, – на убийства.

Сосредоточившись, я снова обратилась к мечу, пытаясь уловить идущие от него эмоции, но воспоминаний об убийстве комтура, очевидно, надолго не хватило. Скрипнув зубами и мысленно перебрав более-менее цензурные эпитеты, я задумалась – каждый раз вызывать в памяти события прошедшей «милости» – так у меня крыша поедет раньше, чем я до своего ненавистного жениха добе…

Оп! Я почувствовала легкую дрожь под рукой и постаралась зафиксироваться на мысли об Аримане, но закономерно перешла на свои воспоминания о драконьей морде во снах, а потом – о гигантской змее и женщине-змеюке. Дрожь под ладонью не утихала, меч посылал мне настойчивый сигнал «к действию», его лихорадило, будоражило, и он рвался в бой!

Еще пару мгновений подержав эти воспоминания в голове, я осторожно убрала ладонь и выдохнула. По спине градом катился пот, рубахи под стеглом липли к телу, а дыхание было таким, словно я только что пробежала в доспехах стометровку. Почему-то «общение» с мечом давалось тяжело не только в эмоциональном плане, но и в физическом.

Едва только прикосновение с оружием было разорвано, как чужие эмоции исчезли из моего сознания, словно бы их там и не было. Порывисто вздохнув, я аккуратно огляделась. Ничего вокруг не изменилось, только история про четырех островитян, оказавшихся посреди океана, подходила к своему завершению.

– …Гребли посменно, без остановки, почти седмицу. Тварь начала вонять уже на второй день, но мы приманивали на ее куски острозубок, ловили и ели их. Дома нас уже и живыми не чаяли увидеть. Терпеть не могу мясо острозубок! – Харакаш и Бернард рассмеялись, потом их разговор плавно свернул в область кулинарии, окончательно перестав быть для меня интересным.

Короткий, брошенный на Альвина взгляд показал, что мой оруженосец все еще не вынырнул из своих тяжелых дум.

Повесив перевязь с мечом обратно на пояс, я открыла седельную сумку и вытащила молитвенник. Хорошо, что хватило мозгов не оставить в сундуке, а то я бы совсем с ума сошла от скуки и собственных мыслей…

Некоторое время я провела, переворачивая разворот с рисунком на полях во все стороны, но поняв, что с утра ничего не изменилось и эта загадка мне по-прежнему не по зубам, принялась изучать «песни», играющие роль этакого «ключа» к использованию Ато. И если до сего момента я просто читала их как художественный объект, то сейчас то ли от пережитых потрясений мои мозги заработали по-другому, то ли просто мыслительный процесс в подсознании вышел на более высокий уровень, но меня живо заинтересовал один интересный факт. Вся «Песнь Принятия», которой я «самообучилась» от комтура, состояла из одного слова, тогда как в руках у меня была целая книжечка, где самая короткая песнь была представлена целой фразой. И «Песни Принятия» тут, ожидаемо, не было – я специально пролистала весь молитвенник в ее поисках.

Получается, есть еще какие-то песни? Или это какое-то собственное творение комтура?

Понимая, что все ответы на эти вопросы я смогу получить только в Алой крепости (по крайней мере, надеялась на это), я снова вернулась к изучению песенника-молитвенника, выискивая там что-то максимально безопасное для первой пробы. Ситуация осложнялась тем, что сборник в моих руках не содержал инструкций и пояснений, будучи явно рассчитан на достаточно опытного владельца, который будет использовать его как… «Как религиозный атрибут, наверное? Наверняка комтур знал каждую букву наизусть, но тем не менее перечитывал, как некоторые истово верующие перечитывают евангелие, стремясь найти в нем что-то… Что?» Я задумалась над прозвучавшими в голове мыслями. Будучи человеком, далеким от церкви и даже от собственной «народной» религии, я никогда не понимала, зачем читать то, что ты знаешь уже наизусть? В надежде найти что-то, что ускользало от взгляда до этого? Или ища какой-то знак? Может быть, люди находят утешение в читаемых строках как в памятном письме от дорогого человека?

Переведя взгляд на аккуратно прошитые ручным швом, чуть состаренные от времени бумажные листы, собранные в книгу, я попыталась представить, что мог значить этот молитвенник для Ханса.

Мысли, так или иначе, возвращались к смерти храмовника, вызывая неприятный ком в груди и тошноту – уж больно живо вставало перед глазами воспоминание парящей на морозе рассеченной человеческой плоти.

«Ты ведь верил Ей и в Нее до самого конца! Почему все так сложилось, почему ты вдруг сам назвал наивысшую меру наказания… И есть ли другие способы божественной кары вообще? Кому я служу на самом деле и насколько жестокие порядки в Ее культе? Ох…» – От этих мыслей я почувствовала особенно острый приступ тошноты и порывисто вздохнула, привлекая внимание Альвина.

– Ваше высочество? Вы… вам дурно? – Оруженосец что-то видит в моем выражении лица, достает из своей седельной сумки кожаную фляжку, открывает и протягивает мне. – Выпейте, станет легче.

Во фляге оказывается вино – не особо крепкое, но я все равно делаю не больше полутора глотков, памятуя о слабостях этого тела.

– Спасибо, Альвин. – На холоде почти не ощущается вкус напитка, но его кислинка бодрит. В голове действительно чуть проясняется, желудок успокаивается. Вернув фляжку владельцу и проехав пару мгновений в молчании, я заметила внимательные и обеспокоенные взгляды, которые телохранитель кидает в мою сторону, и решила пользоваться случаем.

– Ты говорил, что когда-то хотел стать храмовником… а почему не стал, если это не тайна, конечно. – Мне было действительно интересно. Тем более вполне возможно, что рядом со мной идет неплохой источник базовых знаний о религиозных особенностях культа Светозарной, и стоило бы этим воспользоваться.

– В Суррее не готовят братьев-рыцарей, а обучаться дальше в нашем храме и становиться жрецом я не хотел. Возможности отправить меня в Васконию или Фираль не было, в основном из-за того, что отец тогда все еще был на службе, а сестра сильно болела в детстве, и мать, не имея возможности взять ее с собой, не могла сопроводить меня на учебу. Потому отец организовал мое обучение в гарнизоне, ну а потом – вы, наверное, помните. – Он вопросительно посмотрел на меня, ожидая, нужно ли будет повторять давнишний рассказ, но я утвердительно кивнула:

– Да, конечно, помню. Получается, какое-то храмовое образование ты все же получил?

– Меня научили читать, писать и считать. Я выучил благодарственную молитву, молитву о здравии и песнь «Волю мою укрепи». – Альвин чуть стушевался, увидев мой неподдельный интерес. Если о первых двух названных им молитвах я ничего и слыхом не слыхивала, то вот песнь в молитвеннике была.